ХЕКЛЯ, ЗАО, производственно-торговая компания — отзыв работника «Kит» о работе в компании

Теперь эти летехи и полканы стояли перед нами. А Лозовский бился с ректоратом — за нас. Мы выиграли время: нас поддержали философы, историки, биологи. Угроза отчисления снялась. Еще раньше начал бастовать архитектурный институт, а за нами — другие вузы Свердловска. Студенческие протесты захватили Томск (он был первым), Новосибирск, Иркутск, Тарту, Ригу, Ташкент, Киев, Ленинград, Москву. Мы победили: для нас посещение «военки» сделали добровольным, и мы отрастили длинные пацифистские волосы и бороды. То были первые массовые студенческие волнения в СССР. Вскоре такой страны не стало. И не стало ее еще и потому, что нас тогда пожалели. В Китае в 1989-м студентов на площади Тяньаньмэнь наматывали на траки танков, а нас (сейчас-то, спустя жизнь, это очень хорошо видно и понятно) — именно что пожалели. Понимали, что выйдет эта жалость боком, и все же… Простите за автобиографические детали, но тут без них никак: эта заметка не о политике, а о биологии и сугубо наших внутриличностных проблемах. Нет никаких поколений: что у меня, у нас может быть общего с людьми, которые сейчас отдают приказы законопатить молодежь? Но штука в том, что вот им-то, одного с нами года рождения (плюс-минус), сейчас не надо объяснять ничего, поскольку они отлично помнят все благодаря общим физическим деталям и медицинским фактам — рождения в одном воздухе, детства на одних книжках и взросления, когда менты перестали забирать в околоток за политику, за песни и танцы, за демонстрации на улицах, когда студентов вернули из казарм (в этом году, кстати, 30 лет тому постановлению Верховного Совета СССР, подписанному М.С. Горбачевым), а могли бы перемалывать и дальше, когда вывели войска из Афганистана… Почему же они теперь — те, кого в юности не смололи в пыль, — делают совершенно другой выбор и запускают жернова? Так вот, скажут, чтоб 90-е и не повторились. Да, пусть у нашего поколения в итоге ничего не вышло. И можно спорить, сохранилась ли нация и народ, но остались хотя бы межличностные отношения, остались честные биографии, и мы, нынешние отцы (тогда сыновья) и деды (тогда отцы), можем смотреть друг другу в глаза и общаться. Наши отцы не подкачали. А вот с нашим поколением, видимо, проблема — мы и тогда не смогли, как сыновья, и сейчас, будучи отцами. Каждому, вероятно, поколению кажется, что дети тождественны деградации. Что это катастрофа, а не дети, что у них другое развитие лобных долей и т.д. Всем и всегда хочется их остановить, и если не уничтожить в войнах, не сгноить в тюрьмах, то непременно перенаправить энергию юности. Был Карфаген, но собственных детей приносили в жертву, а то и использовали в сакральной трапезе, не только в нем и не только в Финикии — чуть не по всему Средиземноморью. И далее на север. Есть мифология Афин и Рима, был Гойя, расписавший 200 лет назад свою виллу и столовую в ней чудесными фресками, с одной из которых в тебя упираются дикие глаза обезумевшего человекоподобного чудовища. Это — «Сатурн, пожирающий своего сына». Но, говорят, Сатурн, он же Кронос, оскопивший серпом отца и взявший в жены сестру, усевшись на трон, заглатывал — во спасение этого трона — собственных детей целиком, не пережевывая. У Гойи тронувшийся языческий монстр рвет зубами сыновью плоть, он уже сожрал голову и правую руку, сейчас терзает руку левую. Есть, согласитесь, нюансы в вечном сюжете. В том, как уничтожать детей. Страх перед детьми — есть ужас перед будущим, от него не избавиться, он естественен, никто никогда не согласится безмолвно лечь навозом для детей — пусть всходят, колосятся, цветут; но бояться их можно по-разному. С разной степенью достоинства. И как результат: или слышать ироничное «Ок, бумер», или остаться наедине со льдом, со льдом беседовать, пытаться угадать, презирает ли тебя лед. Писал в «Новой» о советских фашистах, как в моей школе в Кургане в ноябре 1981-го десятиклассники подались в политику под свастикой.